Как-то, в интернете была подборка фотографий детей-сирот в детдоме и спустя год после усыновления. Перемены были разительны.
Тот же самый процесс – только наоборот – я вижу в стариках. И если те, кто приезжает самостоятельно, еще улыбаются и глаза у них «домашние» – я чувствую себя предателем, зная, какие глаза у них будут очень скоро.
Нет, их не обижают. «Они закукливаются», — так называет это персонал. Это значит, у новоприбывших появляется сиротский отсутствующий взгляд и скованность в теле.
Иногда старики, только попавшие в дом престарелых, думают, что они в больнице. Некоторым дети и не говорят, где они на самом деле.
Одна бабушка рассказывала моей приятельнице: «Мы ехали на поезде, дочь сказала – в больницу. Если бы я знала, куда она меня везет, я бы выбросилась на ходу».
— Ой, девочки, какие вы хорошие, — между кряхтениями и оханьями говорит мне тетя Шура. — Вот выпишусь я из больницы – приходите в гости ко мне. Я тут недалеко живу.
Я разглядываю обстановку. Кровати, застеленные клеенками и смятыми простынями. Обшарпанные стены с пятнами. На тумбочках приготовлены к обеду одинаковые чашки и ложки. Из-под подушки тети Шуры синий частый гребешок, который я купила ей, чтобы «делать прически». Она его бережет.
— Иэх, раз уж ты сюда попала – так теперь ты тут живешь, — рассеивает ее заблуждения пожилая нянечка тетя Рая.
— Как же так? – недоумевает тетя Шура.
— Да ну вот так. Ладно, Шура, давай не рассуждай, поешь лучше.
Позже тетя Шура встречает меня вопросом:
— Детка, скажи, зачем мы живем? Зачем Бог нас на этом свете держит и мучает?
Этот мучительный вопрос я слышу постоянно. И единственный мой ответ – я вот прямо сейчас могу поменять тете Шуре ночную рубашку – грязную на чистую. Меняю.
— Ну, а вам на что такое мучение с нами, со старыми? – не унимается, плача, она.
— Это не мучение, теть Шур. Это радость.
Я обнимаю ее – и в этот момент радость и жизнь хоть на секунды, но торжествуют.
***
— Пелагею Андреевну привезли к нам из социальной службы. Пьющие сын и невестка выставили ее из квартиры, она жила на лестнице. Соседи ее подкармливали, а когда наступила зима, позвонили в собес: «Взять ее к себе не можем, но невозможно же, чтобы человек в холод жил на лестничной клетке».
— Она общается с родными?
— Да, звонит им периодически, спрашивает, как дела и зовет в гости, чтобы пришли к ней сюда, в больницу. Скучает по ним. Она вообще-то такая, к труду привычная… Войну прошла и бедность: ее тогда чуть не засудили – отдавала «в кредит» соседским детишкам продукты. А как, говорит, было поступить: они ж померли бы с голоду? Она и сейчас еще такая – хоть и сухонькая, но сильная. И полы бы мыла дома, и готовила, и по хозяйству все делала.
— Но ведь таким старикам в больнице лучше, чем дома с такими родственниками?
— Ох, Оля… Умом-то они это понимают. И у нас здесь хорошо – больничка у нас домашняя. И к ним хорошо относятся – и другие старики, и медперсонал.
И еда вкусная, и уход хороший. Но если бы ты знала, как иногда внезапно и горько они начинают плакать…
И все сразу становится понятно — не это им нужно. Пелагея Андреевна незадолго до своей смерти звонила им и просили прийти. Говорит, я все простила, приезжайте хоть раз, вдруг умру скоро – так хоть один раз увидимся, попрощаемся…
— Они приехали? – я упрямо надеюсь на лучшее.
— Нет.
***
Ликвидация маленьких больниц и домов престарелых и создание огромных «больничных комплексов» ставит много вопросов.
«Оль, да не дай Бог, пожар – и носить некому, а те, кто на колясках — их еще и силком вытаскивать придется. Не хотят они жить-то…», — будничным тоном говорит мне санитарка тетя Таня, когда мы вместе моем пол в мужском отделении.
Врачи, медсестры и санитарки здесь устали уже в самом начале рабочего дня, с первого взгляда на бесконечные койки и палаты, где ни боли, ни грязи не видно конца.
После поездки в Тверскую область пишу коллеге из «Старости в радость»:
— Побывала в Селижаровском районе. Там в Оковцах несколько лет назад закрыли маленький дом престарелых. Сопротивлялись вместе – администрация дома и руководство «Старости в радость».
Главный аргумент — определить стариков в огромный дом престарелых, значит, отправить их на верную смерть, — оказался неубедительным.
Уютный дом, с таким старанием создававшийся и поддерживаемый его сотрудниками, был закрыт. Стариков перевели в дом престарелых во Ржеве — четырехэтажное здание, триста человек проживающих в «возрасте дожития», по официальной формулировке наших социальных служб.
В Оковцы мы заехали посмотреть, что со зданием. Стоит закрытое – окна и двери целы, даже какое-то оборудование сохнанно. Как будто только вчера опустел.
А в Оковцах перемены – через деревню проходит отремонтированная дорога к местной достопримечательности – нарядной церкви XVII века в стиле барокко. Кстати, по пути из Селижарово в Оковцы проезжали вертолетную площадку – дикая неожиданность в такой глуши. Зачем она тут?
Представитель администрации в интервью местной газете рапортует, что перемены связаны в развитием туризма в Тверской области, поэтому и дорога сделана – правда, только через деревню, а три вертолетных площадки сооружены в деревне Гришкино «для высокопоставленных гостей, имеющих возможность прилететь на вертолете».
Стариков перевозят в большие дома престарелых на сотни человек, где большинство из них умирают в первые же годы, не выдержав переезда и казенной холодной обстановки. Такая вот у нас «дорога к храму».
Записи сделаны в разные годы в домах престарелых, палатах сестринского ухода и психиатрических больницах Московской, Смоленской, Тульской, Костромской, Тверской, Архангельской областей.https://www.miloserdie.ru/article/detka-ska...rzhit-i-muchaet